Рассеянные мысли [сборник] - Уильям Моэм

Вот, собственно, и все, что можно сказать про связи Огастеса с литературным миром. Когда он был совсем еще молодым человеком, на него произвел сильное впечатление спикер палаты общин Деннисон (они вместе гостили в замке Уинтон), поскольку тот обладал «неисчерпаемым запасом тем для легкой светской болтовни». Огастес имел возможность убедиться, какое это полезное свойство. Я не знаю, предпринимал ли он какие-либо усилия, чтобы добиться подобного совершенства, но, по моим воспоминаниям, он овладел этим искусством в полной мере. Когда Огастес бывал в Лондоне, его почти каждый вечер приглашали на обед, и, надо сказать, что за свои деньги люди получали весьма качественный продукт. Он умел слушать так же хорошо, как и говорить. Один рассказанный им случай дает представление о том, какие беседы пользовались в те времена популярностью. Роджерс, поэт и банкир, был прекрасным рассказчиком, и некий молодой человек по имени Монктон Милнз составлял ему достойную конкуренцию на этом поприще. Если Милнзу случалось завладеть вниманием аудитории, Роджерс уныло смотрел на него и произносил: «Желаете поразглагольствовать?» Затем, повернувшись к остальным, добавлял: «Где моя шляпа? Я ухожу. Развлекать общество будет мистер Милнз». Позднее Огастес познакомился с дерзким молодым человеком, который к тому времени уже стал лордом Хотоном, и искренне к нему привязался, несмотря на «его невероятное тщеславие». Однако он жаловался, что у лорда Хотона часто собирается «весьма разношерстное общество». Действительно, однажды лорд Хотон пригласил Огастеса на прием, где «не было никого, кроме литераторов. Компания подобралась довольно странная: романисты — Блэк, Йейтс и Джеймс; поэты — сэр Френсис Дойл и Суинберн; экзотическая поэтесса — Вайолет Фей (миссис Синглтон), вся увешанная бриллиантами; Маллок, неожиданно ставший литературным львом после выхода его памфлета под названием „Новая республика“, и миссис Джулия Вард Хоув с дочерью». Обычно Огастес вращался в совсем другом обществе.

Лорд Хотон мог сколько угодно рассказывать свои истории и развлекать гостей светской беседой. У Огастеса хватало ума не соперничать с ним. Но к людям, не имевшим большого веса в обществе и тем не менее пытавшимся привлечь к себе внимание собравшихся за столом, он был не столь снисходителен. Абрахама Хейварда, которого Огастес, к своему неудовольствию, часто встречал в свете, он охарактеризовал двумя убийственными замечаниями: «Поскольку мистера Хейварда постоянно приглашали те, кто боялся его остроумия, он неизменно мог рассчитывать на внимание публики, и, в целом, послушать его стоило», однако ни одно из высказываний этого человека не заслужило записи Огастеса. В другом замечании Огастес говорит, что Хейвард, «работавший в ранней юности помощником скромного провинциального поверенного, всегда считал наивысшим благом возможность вращаться в аристократических кругах. Став литератором, Хейвард воплотил свою мечту: как правило, он был блестяще остроумен и прекрасно осведомлен, невероятно насмешлив и очень груб».

IV

Самым большим достижением в светской жизни Огастеса стало событие, связанное с его работой над воспоминаниями баронессы Бунзен. Когда книга была уже почти закончена, он отправился в Германию, чтобы встретиться с ее двумя незамужними дочерьми, и по дороге остановился у вдовствующей княгини Вид — близкой подруги баронессы. Там он познакомился с сестрой княгини, королевой Швеции, которая сказала, что считает его своим другом, поскольку «Воспоминания тихой жизни» служили ей поддержкой в минуты душевных испытаний, и она никогда не отправлялась в путешествие, не захватив с собой этой книги. В следующую зиму королева собиралась послать наследного принца в Рим, чтобы он «получше узнал жизнь», и выразила желание, чтобы Огастес тоже туда поехал. Она пригласила его погостить у нее в Швеции, и он не стал откладывать визит в долгий ящик. Огастес произвел приятное впечатление на короля, и тот согласился, чтобы он стал для принца гидом и наставником на время его пребывания в Вечном городе. Королева уговаривала английского друга сеять в юную душу семена добра, а король обсуждал, какие места принцу следует посетить и с какими людьми познакомиться. В соответствии с их желанием Огастес провел следующую зиму в Риме. Он встречался с принцем два раза в день и показывал ему все необходимые достопримечательности. Огастес также позаботился, чтобы принца представили всем, кому следует. Он знакомил принца с английской литературой и устраивал экскурсии, на которых присутствовали не только его высочество и барон Холтерманн, гофмейстер дворца, но и избранная публика. В конце зимы Огастес писал: «Оглядываясь назад, я нисколько не жалею, что поехал. Принц оставляет Рим совсем другим человеком: возмужавшим и повзрослевшим. Его высочество значительно улучшил свой английский и французский (которого раньше не знал), и теперь перед ним открылись двери в общество, прежде ему недоступное».

В мае принц со свитой прибыл в Лондон и остановился в «Кларидже». Огастес показал ему Королевскую Академию художеств, Национальную галерею, Тауэр, а также сопровождал принца в Оксфорд, где ему присвоили почетное звание. В том сезоне он побывал на множестве приемов, где присутствовали особы королевской крови (английской и немецкой), герцоги и герцогини, а также все без исключения хоть сколько-нибудь значимые персонажи. На балу у леди Солсбери Огастес представил принцу такое множество своих родственников, что тот был потрясен. Он даже сказал, что самое сильное впечатление от Англии — это то, сколько у мистера Хейра кузенов и кузин.

Годы шли. Огастес продолжал путешествовать, посещать приемы и обедать в ресторанах. Время, когда визиты в загородные усадьбы длились неделями или даже месяцами, давно кануло в прошлое. Теперь стало принято приглашать гостей на выходные. Огастес редко принимал такие предложения, поскольку воскресенья он предпочитал проводить в Лондоне. Обычно он шел в церковь послушать какого-нибудь модного проповедника, а потом, после прогулки в Гайд-парке, — к кому-нибудь обедать. Воскресные обеды, тогда еще не совсем загубленные привычкой уезжать из города на выходные, были довольно популярны. Наибольшей известностью пользовались приемы, которые устраивала леди Дороти Невилл, и Огастес часто их посещал. Затем наступало время идти на чай, где кто-нибудь обязательно приглашал его на ужин.

Но даже герцоги и герцогини смертны. Наступает день, когда хозяйки больших замков уступают свое место невесткам и либо переселяются в небольшие усадьбы неподалеку, либо уезжают в Бат или Борнмут. Огастес стал все больше времени проводить в Холмхерсте и в Лондон наезжал лишь по случаю какой-нибудь шикарной свадьбы или важных похорон. Теперь его окружали люди не столь высокого круга. Среди его гостей почти никогда не было американцев или евреев. В молодости он считал американцев, которых встречал во время своих путешествий, вульгарными, но с возрастом стал терпимее, и когда мистер Астор приобрел Клайвден и пригласил Огастеса погостить, нашел его человеком скромным и доброжелательным. Деньги приобретали все большую власть. Раньше, когда обладатель титула женился на дочери богатого промышленника, Огастес упоминал об этом как бы вскользь и почти с удивлением отмечал в дневнике, что новая графиня держалась как настоящая леди. Теперь не только младшие сыновья, но и обладатели громких титулов не считали зазорным жениться на девушках из еврейских семей.